Всего 1,5 месяца в деревне преисполняют душу так, будто год, проведенный в ретрите. Возвращаясь по делам в Москву, смотришь на обыденность наклонив голову и прищурив глаза. Привычные вещи теперь вызывают лишь вопросительное недоумение, такой очевидной кажется их противоестественность и несуразность.
Постоянно хочется спрашивать «Вы серьезно?», приподнимая при этом правую бровь. Кажется, что все эти люди с перекошенными от напряжения лицами сейчас рассмеются, хлопнут в ладоши и закричат «Как здорово мы тебя разыграли!», что маленькие квартирки в бетонных ульях окажутся декорациями к очередному артхаусу нового европейского режиссера, а метро станет гигантским аттракционом, в котором решили соединить американские горки и комнату страха. Но нет, похоже, что все это всерьез.
Люди действительно напряжены, пытаются производить какое-то впечатление, выглядеть равнодушно и независимо. От того делают губы гузкой, держатся строго, бросают по сторонам оценивающие взгляды. Даже тогда, когда уплетают деликатесы, сидя верандах ресторанов.
В коробках-ульях действительно живут и даже гордятся этим, чем выше от земли, тем больше гордости. Причем, поднимаются в эти коробки в других коробочках поменьше, подвешенных на тросах. В коробках темно и тесно, слышно, как кто-то занимается спортом этажом выше и как планово скандалят за стеной сбоку. Не слышно птиц, не видно неба и звезд.
Удивляет и метро, странным кажется не сооружение, а сама идея спуска под землю на длинных движущихся лестницах. Красота мраморных станций с витиеватыми сводами как красота склепов и гробниц — заставляет трепетать разум, но не сердце. Очарование сумеречного кладбища, от которого веет холодом и тоской.
Но радует то, что люди теперь одеты по-человечески, цикличная мода, наконец, возвратилась в ту прекрасную точку, где девочки носят распущенные вьющиеся волосы, яркие бермуды и босоножки на белый носок. А если так, то у всех нас есть надежда на спасение, даже в душных и забетонированных городах.